Неточные совпадения
Вгляделся барин в пахаря:
Грудь впалая; как вдавленный
Живот; у глаз, у рта
Излучины, как трещины
На высохшей земле;
И сам
на землю-матушку
Похож он: шея бурая,
Как пласт, сохой отрезанный,
Кирпичное лицо,
Рука — кора древесная,
А волосы —
песок.
(Здесь рукопись
на несколько строк прерывается, ибо автор, желая засыпать написанное
песком, залил, по ошибке, чернилами.
Быть может, она оказалась бы выстроенною
на песке; быть может, вместо «рассмотрения» наук занялась бы насаждением таковых?
«Туда! — говорила она себе, глядя в тень вагона,
на смешанный с углем
песок, которым были засыпаны шпалы, — туда,
на самую середину, и я накажу его и избавлюсь от всех и от себя».
На другое утро, несмотря
на упрашиванья хозяев, Дарья Александровна собралась ехать. Кучер Левина в своем не новом кафтане и полуямской шляпе,
на разномастных лошадях, в коляске с заплатанными крыльями мрачно и решительно въехал в крытый, усыпанный
песком подъезд.
Я, как матрос, рожденный и выросший
на палубе разбойничьего брига: его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный
на берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая роща, как ни свети ему мирное солнце; он ходит себе целый день по прибрежному
песку, прислушивается к однообразному ропоту набегающих волн и всматривается в туманную даль: не мелькнет ли там
на бледной черте, отделяющей синюю пучину от серых тучек, желанный парус, сначала подобный крылу морской чайки, но мало-помалу отделяющийся от пены валунов и ровным бегом приближающийся к пустынной пристани…
Вот мы взобрались
на вершину выдавшейся скалы; площадка была покрыта мелким
песком, будто нарочно для поединка.
Я подошел ближе и спрятался за угол галереи. В эту минуту Грушницкий уронил свой стакан
на песок и усиливался нагнуться, чтоб его поднять: больная нога ему мешала. Бежняжка! как он ухитрялся, опираясь
на костыль, и все напрасно. Выразительное лицо его в самом деле изображало страдание.
Наконец он сел
на землю, в тени, и начал что-то чертить палочкой
на песке.
Вдали мелькали
пески, выступали картинно одна из-за другой осиновые рощи; быстро пролетали мимо их кусты лоз, тонкие ольхи и серебристые тополи, ударявшие ветвями сидевших
на козлах Селифана и Петрушку.
Бесчисленны, как морские
пески, человеческие страсти, и все не похожи одна
на другую, и все они, низкие и прекрасные, вначале покорны человеку и потом уже становятся страшными властелинами его.
За
песками лежали гребнем
на отдаленном небосклоне меловые горы, блиставшие ослепительной белизной даже и в ненастное время, как бы освещало их вечное солнце.
В глазах их можно было читать отчаянное сопротивление; женщины тоже решились участвовать, — и
на головы запорожцам полетели камни, бочки, горшки, горячий вар и, наконец, мешки
песку, слепившего им очи.
Рыбачьи лодки, повытащенные
на берег, образовали
на белом
песке длинный ряд темных килей, напоминающих хребты громадных рыб. Никто не отваживался заняться промыслом в такую погоду.
На единственной улице деревушки редко можно было увидеть человека, покинувшего дом; холодный вихрь, несшийся с береговых холмов в пустоту горизонта, делал открытый воздух суровой пыткой. Все трубы Каперны дымились с утра до вечера, трепля дым по крутым крышам.
— У самых моих ног. Кораблекрушение причиной того, что я, в качестве берегового пирата, могу вручить тебе этот приз. Яхта, покинутая экипажем, была выброшена
на песок трехвершковым валом — между моей левой пяткой и оконечностью палки. — Он стукнул тростью. — Как зовут тебя, крошка?
Меннерс забыл вывести лодку
на песок.
— „А ноне где ночевал?“ — „А
на Песках, говорит, у коломенских“.
Старые газеты и чай явились. Раскольников уселся и стал отыскивать: «Излер — Излер — Ацтеки — Ацтеки — Излер — Бартола — Массимо — Ацтеки — Излер… фу, черт! а, вот отметки: провалилась с лестницы — мещанин сгорел с вина — пожар
на Песках — пожар
на Петербургской — еще пожар
на Петербургской — еще пожар
на Петербургской — Излер — Излер — Излер — Излер — Массимо… А, вот…»
Прислуга Алины сказала Климу, что барышня нездорова, а Лидия ушла гулять; Самгин спустился к реке, взглянул вверх по течению, вниз — Лидию не видно. Макаров играл что-то очень бурное. Клим пошел домой и снова наткнулся
на мужика, тот стоял
на тропе и, держась за лапу сосны, ковырял
песок деревянной ногой, пытаясь вычертить круг. Задумчиво взглянув в лицо Клима, он уступил ему дорогу и сказал тихонько, почти в ухо...
У Варавки болели ноги, он стал ходить опираясь
на палку. Кривыми ногами шагал по
песку Иван Дронов, нелюдимо посматривая
на взрослых и детей, переругиваясь с горничными и кухарками. Варавка возложил
на него трудную обязанность выслушивать бесконечные капризы и требования дачников. Дронов выслушивал и каждый вечер являлся к Варавке с докладом. Выслушав угрюмое перечисление жалоб и претензий, дачевладелец спрашивал, мясисто усмехаясь в бороду...
Можно думать, что красивенькие здания намеренно построены
на унылом поле, о́бок с бедной и грязной слободой, уродливо безличные жилища которой скучно рассеяны по
песку, намытому Волгой и Окой, и откуда в хмурые дни, когда с Волги дул горячий «низовой» ветер, летела серая, колючая пыль.
В лесу,
на холме, он выбрал место, откуда хорошо видны были все дачи, берег реки, мельница, дорога в небольшое село Никоново, расположенное недалеко от Варавкиных дач, сел
на песок под березами и развернул книжку Брюнетьера «Символисты и декаденты». Но читать мешало солнце, а еще более — необходимость видеть, что творится там, внизу.
Схватив кривое, суковатое полено, Лютов пытался поставить его
на песке стоймя, это — не удавалось, полено лениво падало.
Парень не торопясь поймал багор, положил его вдоль борта, молча помог хромому влезть в лодку и сильными ударами весел быстро пригнал ее к берегу. Вывалившись
на песок, мужик, мокрый и скользкий, разводя руки, отчаянно каялся...
У него даже голос от огорчения стал другой, высокий, жалобно звенящий, а оплывшее лицо сузилось и выражало искреннейшее горе. По вискам, по лбу, из-под глаз струились капли воды, как будто все его лицо вспотело слезами, светлые глаза его блестели сконфуженно и виновато. Он выжимал воду с волос головы и бороды горстью, брызгал
на песок,
на подолы девиц и тоскливо выкрикивал...
Прошла высокая, толстая женщина с желтым, студенистым лицом, ее стеклянные глаза вытеснила из глазниц базедова болезнь, женщина держала голову так неподвижно, точно боялась, что глаза скатятся по щекам
на песок дорожки.
В одном месте
на песке идет борьба, как в цирке, в другом покрывают крышу барака зелеными ветвями, вдали, почти
на опушке леса, разбирают барак, построенный из круглых жердей.
— Наш народ — самый свободный
на земле. Он ничем не связан изнутри. Действительности — не любит. Он — штучки любит, фокусы. Колдунов и чудодеев. Блаженненьких. Он сам такой — блаженненький. Он завтра же может магометанство принять —
на пробу. Да,
на пробу-с! Может сжечь все свои избы и скопом уйти в пустыни, в
пески, искать Опоньское царство.
Он тряхнул головой, оторвался от стены и пошел; идти было тяжко, точно по
песку, мешали люди; рядом с ним шагал человек с ремешком
на голове, в переднике и тоже в очках, но дымчатых.
А город, окутанный знойным туманом и густевшими запахами соленой рыбы, недубленых кож, нефти, стоял
на грязном
песке; всюду, по набережной и в пыли
на улицах, сверкала, как слюда, рыбья чешуя, всюду медленно шагали распаренные восточные люди, в тюбетейках, чалмах, халатах; их было так много, что город казался не русским, а церкви — лишними в нем.
По ее рассказам, нищий этот был великий грешник и злодей, в голодный год он продавал людям муку с
песком, с известкой, судился за это, истратил все деньги свои
на подкупы судей и хотя мог бы жить в скромной бедности, но вот нищенствует.
В этот жаркий день, когда он, сидя
на песке, смотрел, как с мельницы возвращаются Туробоев, Макаров и между ними Алина, — в голове его вспыхнула утешительная догадка...
Он лениво опустился
на песок, уже сильно согретый солнцем, и стал вытирать стекла очков, наблюдая за Туробоевым, который все еще стоял, зажав бородку свою двумя пальцами и помахивая серой шляпой в лицо свое. К нему подошел Макаров, и вот оба они тихо идут в сторону мельницы.
Через несколько дней Клим Самгин подъезжал к Нижнему Новгороду. Версты за три до вокзала поезд, туго набитый людями, покатился медленно, как будто машинист хотел, чтоб пассажиры лучше рассмотрели
на унылом поле, среди желтых лысин
песка и грязнозеленых островов дерна, пестрое скопление новеньких, разнообразно вычурных построек.
Елена полулежала
на тахте, под большой картиной, картина изображала желтые бугры
песка, караван верблюдов, две тощие пальмы в лохмотьях листьев, изорванных ветром.
— Не надо о покойниках, — попросил Лютов. И, глядя в окно, сказал: — Я вчера во сне Одиссея видел, каким он изображен
на виньетке к первому изданию «Илиады» Гнедича; распахал Одиссей
песок и засевает его солью. У меня, Самгин, отец — солдат, под Севастополем воевал, во французов влюблен, «Илиаду» читает, похваливает: вот как в старину благородно воевали! Да…
Деревяшка мужика углубилась в
песок, он стоял избочась, держался крепкой, корявой рукою за обломок сучка ветлы, дергал плечом, вытаскивая деревяшку из
песка, переставлял ее
на другое место, она снова уходила в сыпучую почву, и снова мужик изгибался набок.
С одной стороны черной полосы воды возвышались рыжие бугры
песка, с другой неподвижно торчала щетина кустов. Алина указала рукою
на берег...
Утром подул горячий ветер, встряхивая сосны, взрывая
песок и серую воду реки. Когда Варавка, сняв шляпу, шел со станции, ветер забросил бороду
на плечо ему и трепал ее. Борода придала краснолицей, лохматой голове Варавки сходство с уродливым изображением кометы из популярной книжки по астрономии.
Покручивая бородку, он осматривал стены комнаты, выкрашенные в неопределенный, тусклый тон; против него
на стене висел этюд маслом, написанный резко, сильными мазками: сочно синее небо и зеленоватая волна, пенясь, опрокидывается
на оранжевый
песок.
На берегу, около обломков лодки, сидел человек в фуражке с выцветшим околышем, в странной одежде, похожей
на женскую кофту, в штанах с лампасами, подкатанных выше колен; прижав ко груди каравай хлеба, он резал его ножом, а рядом с ним,
на песке, лежал большой, темно-зеленый арбуз.
«Германия — прежде всего Пруссия. Апофеоз культуры неумеренных потребителей пива. В Париже, сопоставляя Нотр Дам и Тур д’Эйфель, понимаешь иронию истории, тоску Мопассана, отвращение Бодлера, изящные сарказмы Анатоля Франса. В Берлине ничего не надо понимать, все совершенно ясно сказано зданием рейхстага и “Аллеей Победы”. Столица Пруссии — город
на песке, нечто вроде опухоли
на боку Германии, камень в ее печени…»
Ушли и они. Хрустел
песок. В комнате Варавки четко и быстро щелкали косточки счет. Красный огонь
на лодке горел далеко, у мельничной плотины. Клим, сидя
на ступени террасы, смотрел, как в темноте исчезает белая фигура девушки, и убеждал себя...
— А ты уступи, Клим Иванович! У меня вот в печенке — камни, в почках —
песок, меня скоро черти возьмут в кухарки себе, так я у них похлопочу за тебя, ей-ей! А? Ну, куда тебе, козел в очках, деньги? Вот, гляди, я свои грешные капиталы семнадцать лет все
на девушек трачу, скольких в люди вывела, а ты — что, а? Ты, поди-ка, и
на бульвар ни одной не вывел, праведник! Ни одной девицы не совратил, чай?
— Черти неуклюжие! Придумали устроить выставку сокровищ своих
на песке и болоте. С одной стороны — выставка, с другой — ярмарка, а в середине — развеселое Кунавино-село, где из трех домов два набиты нищими и речными ворами, а один — публичными девками.
Невыспавшиеся девицы стояли рядом, взапуски позевывая и вздрагивая от свежести утра. Розоватый парок поднимался с реки, и сквозь него,
на светлой воде, Клим видел знакомые лица девушек неразличимо похожими; Макаров, в белой рубашке с расстегнутым воротом, с обнаженной шеей и встрепанными волосами, сидел
на песке у ног девиц, напоминая надоевшую репродукцию с портрета мальчика-итальянца, премию к «Ниве». Самгин впервые заметил, что широкогрудая фигура Макарова так же клинообразна, как фигура бродяги Инокова.
В сотне шагов от Самгина насыпь разрезана рекой, река перекрыта железной клеткой моста, из-под него быстро вытекает река, сверкая, точно ртуть, река не широкая, болотистая, один ее берег густо зарос камышом, осокой,
на другом размыт
песок, и
на всем видимом протяжении берега моются, ходят и плавают в воде солдаты, моют лошадей, в трех местах — ловят рыбу бреднем, натирают груди, ноги, спины друг другу теплым, жирным илом реки.
Стоит вкопанно в
песок по щиколотку, жует соломину, перекусывает ее, выплевывая кусочки, или курит и, задумчиво прищурив глаза, смотрит
на муравьиную работу людей.
Он поглядел
на нее: она прилежно двигает зонтиком камешек по
песку.
Илья Ильич заглянул в людскую: в людской все легли вповалку, по лавкам, по полу и в сенях, предоставив ребятишек самим себе; ребятишки ползают по двору и роются в
песке. И собаки далеко залезли в конуры, благо не
на кого было лаять.